Трагедия смертельной схватки между отцами и сыновьями
Война – самая ненавистная вещь на свете. Разве не очевидно, что люди жаждут мирной жизни? Но для того чтобы поведать вам историю становления мира, мы должны начать с рассказа об одной войне между отцом и сыном.
Из последующих легенд вы узнаете, что эпоха людского благоденствия закончилась войной между Хуан-ди (Сю-аньюанем) и Янь-ди (Шэньнуном). В результате этого противостояния Хуан-ди объединил под своей властью небесный и земной миры и вместе с четырьмя соправителями, утвердившимися в разных частях света, – Фуси, Шэньнуном, Шао-хао и Чжуань-сюем – стал верховным императором Вселенной. После этого люди вновь зажили мирной жизнью, поэтому, когда разразилась очередная война, они были потрясены. Этот конфликт затеял бог воды Гунгун, и начался он внезапно и невообразимо.
Во время войны между Хуан-ди и Янь-ди, когда огненный бог Чжужун, праправнук Янь-ди и отец Гунгуна, отступил под натиском прилива, вызванного Юем и Сюаньмином – сыном и внуком Хуан-ди, богами Восточного и Северного морей, – именно Гунгун проявил инициативу на поле битвы, обернув наводнение против армии Хуан-ди и утопив ее. Выходит, хоть в итоге Хуан-ди и одолел Янь-ди, он все-таки проиграл Гунгуну.
Это была единственная слава, которую род Шэньнуна стяжал в том сражении. Добрый и честный Янь-ди, потерпев поражение от собственного младшего брата Хуан-ди, довольствовался властью над одним только Югом – какое малодушие! Гунгун не признал господства Хуан-ди, но и Янь-ди казался ему бесхребетным. Поэтому он вознамерился отомстить, возвеличить свой род и самому стать верховным императором Вселенной. Но для того чтобы свергнуть Хуан-ди, он должен был занять трон небесного императора Юга и возглавить свой клан.
Силен был Гунгун: в его руках была власть над всеми водами земными. Лишь три десятых земли занимала суша, а вода – семь десятых, и океаны были гораздо шире окруженной ими суши. Поэтому Гунгун не без оснований полагал, что обладает большим могуществом, чем небесный император. Мстительность и жадность – причина всех грехов, и даже боги оказываются подвержены ими. Алчность ослепила Гунгуна: теперь ему было мало повелевать водой, он хотел управлять всем миром.
Наконец, Гунгун больше не мог сдерживать свою жажду власти и, собрав воедино мощь всех рек, озер и морей, бросил вызов власти Янь-ди.
Гунгун явился во дворец Шэньнуна. Небесный император был на несколько поколений старше Гунгуна, но властолюбие настолько затмило его разум, что он совсем забыл о своем происхождении. Гунгун нагло заявил:
– Послушай-ка, дедушка: я буду верховным императором Вселенной, воздам по заслугам Сюаньюаню и покрою наш род славой.
Шэньнун давно уже знал о дурных замыслах Гунгуна, но ведь тот все-таки был его потомком, поэтому он ответил мягким укором:
– Дитя мое, верховный император Вселенной – мой брат Хуан-ди, и я повинуюсь его приказам. Оставь свои пустые фантазии.
– Почему это они пустые? Из-за твоей слабости наш род утратил свои позиции в мире богов, и ты не можешь вернуть ему былое величие. Так что предоставь сделать это мне, – надменно сказал Гунгун.
Такого нахальства от прапраправнука Шэньнун стерпеть не мог.
– Замолчи! Как ты смеешь говорить со мной таким тоном?
– Да так, что океаны, над которыми я владычествую, обширнее земель, которыми ты правишь.– Власть небесного императора основана на его добродетели и преданности человечеству. Без добродетели ты не сможешь повелевать царством людей и уж тем более не сумеешь управиться с царством божеств.
– Я знаю, что ты добродетелен и что ты облагодетельствовал человечество. Но если ты не подчинишься мне, то, как и в прежние времена, мир захлестнет наводнение. Оно расколет землю, сотрясет небо, и все сущее утонет, – безрассудно выпалил Гунгун. – Уж тогда придется тебе пойти поучиться у Нюйвы, как спасать людей!
Шэньнун вышел из себя и крикнул богу огня Чжужуну, стоявшему подле него:
– Чжужун! И ты еще ждешь моего приказа?
До чего горестно: ведь Чжужун был отцом Гунгуна. Со времен битвы при Баньцюане обитал он в небесных чертогах, снедаемый стыдом и унижением, – и лишь Гунгун, покрывший себя почетом, был его гордостью. Он и вообразить не мог, что родной сын станет таким отвратительным. Теперь, услышав упрек небесного императора и не найдя слов, он выскочил вперед и кинулся на Гунгуна с кулаками. Гунгун, чья сила на небесах была невелика, еле унес ноги.
Страшное дело: из-за непомерных амбиций Гунгуна и среди богов, и среди людей развелось множество пороков. Обман, мошенничество, воровство, грабежи, заговоры, угрозы, клятвопреступления, жадность, вражда – все мыслимые злодейства и пороки охватили мир, словно эпидемия, добравшись до каждого уголка. Но так в мире появилась и справедливость – для того, чтобы препятствовать разгулу зла.
Гнев небесного владыки не заставил Гунгуна одуматься, а, напротив, побудил его действовать. Война началась.
Соединив волны четырех подвластных ему морей, Гунгун, вздыбив гигантские валы до неба, обрушил их на сушу; затем он перекрыл русла Хуанхэ и Янцзы, и бурные реки вышли из берегов. Волны затопили множество плодородных пашен, погубили бессчетное число живых существ. Преследуемые потопом, люди бежали куда глаза глядят, и плач не стихал по всей земле. Вид гибнущего человечества был душераздирающим.
Взоры четырех небесных владык, да и многих других божеств, были обращены на Шэньнуна: ведь не только Фуси, но и прочие из них состояли в родстве с Гунгуном. К тому же, что важнее, Гунгун был прямым потомком Шэньнуна, и лишь Шэньнуну было под силу утихомирить его бунт. Шэньнун, узрев злодеяния Гунгуна, прекрасно осознал свой долг.
– Чжужун, возьмись за оружие во имя чести нашей семьи! – повелел Шэньнун. – Не прощай Гунгуна только потому, что он твой сын.
– О владыка, из-за содеянного им мне стыдно даже в глаза смотреть остальным божествам! Разве могу я простить его? – отвечал Чжужун. – Я зарублю его, как жертвенного барана!
Чжужун запряг двух драконов, вскочил на язык пламени, вылетел из небесных врат и, прорвав толщу облаков, с ревом спикировал на Гунгуна, занятого своими черными делами. За спиной его бушевал яростный огонь, затмевавший свет солнца, будто лес знамен. Устремившись вниз, обрушилось пламя на свирепые волны.
Воздух раскалился, земля забурлила. То была схватка огня и воды, борьба справедливости и зла, битва отца и сына, подобной которой не было и уже не будет в истории.
Гунгун стоял посреди водной стихии и, вздымая волны высотой в тысячу чжанов[3], швырял их к облакам, тщетно пытаясь сбить Чжужуна и его драконов в океан. Чжужун в ярости взмахнул огромной рукой, и огненный сполох в десять тысяч чжанов полетел в Гунгуна, испепеляя все на своем пути. Злые волны не задержали его и с шипением испарились, легкой дымкой поднявшись к небу. Доспехи Гунгуна вспыхнули, от острой боли он не мог продолжать бой и одним рывком скрылся под водой. Волны, больше не подгоняемые волшебством бога воды, разом отхлынули, обнажив дно вместе со спрятавшимся там Гунгуном.
Жалкий и подавленный Гунгун озирался, стоя на болотистой земле, оставшейся после спада воды. Все произошло так внезапно, что он даже не успел ни о чем подумать. Фактически в ту секунду, когда он возжелал мирового господства, его судьба была решена. Он увидел отца, спускавшегося с небес на драконах, и огонь за его плечами. Чувствуя жар пламени, Гунгун ожидал смерти – но не чувствовал ни малейшего раскаяния, лишь позор от поражения. Он не смел встретиться с отцом взглядом и не знал, какого труда тому стоило обуздать драконов, возбужденных и раззадоренных одержанной победой.
Чжужун занес руку, чтобы умертвить Гунгуна, однако медлил: все-таки тот когда-то был его гордостью. Душа его металась, раздираемая одновременно любовью и ненавистью к сыну.
«Сынок, беги! – кричало его сердце. – Небесные боги наблюдают за нами, я не могу пощадить тебя!»
Гунгун наконец оправился от потрясения. Издав громкий вопль, он подпрыгнул и остервенело помчался на северо-запад. Гунгун слышал, как за спиной, преследуя его, со свистом рассекают воздух драконы.
Как горько ему было проиграть, как стыдно бежать, как ненавидел он весь мир! И, пожираемый отчаянием, врезался Гунгун в гору Бучжоу, которая служила опорой небосводу.
С оглушительным треском гора переломилась!
И мир, к ужасу и изумлению божеств, преобразился до неузнаваемости: сломанный небесный столп не рухнул окончательно и продолжал кое-как поддерживать небо, а камни, осыпавшиеся от столкновения, приподняли землю с северо-запада. Так небо склонилось к северо-западу, а земля накренилась на юго-восток; солнце, луна и звезды стали двигаться с востока на запад, а Хуанхэ и Янцзы потекли с запада на восток.
Среди божеств не нашлось никого, кто смог бы, подобно Нюйве, починить небесный столп, и с тех пор мир и остался таким.
А что же Гунгун? Отчаянный поступок, который он предпринял в стремлении покончить с собой, наоборот, позволил ему остаться в живых. В суматохе, которая охватила царство богов после произошедших метаморфоз, все забыли про него. Отец же тем более не желал ему смерти и, воспользовавшись неразберихой, отпустил Гунгуна с миром.
***
На этом сотворение мира богами в китайской мифологии завершилось, Вселенная больше не претерпевала никаких трансформаций. Однако нас здесь больше волнует война между отцом и сыном. Древняя китайская натурфилософия учила концепции пяти стихий – усин, их сочетанию и взаимному соотношению. Согласно ей, огонь и воздух относятся к светлому началу ян, а вода и земля – к темному началу инь. Вода гасит огонь, но сильный жар испаряет воду, и за мифом о противостоянии бога огня и бога воды стоит эта простая по своей сути идея. Конфликт отцов и детей – один из главных мотивов в мифологии любого народа.
В греческих мифах отец Зевса, опасаясь, что собственные дети убьют его, проглатывал их живьем – и лишь Зевс, спасенный матерью, избежал этой участи. Повзрослев, Зевс развернул ожесточенную войну против отца, сверг его и стал верховным властителем Вселенной. В этом смысле финал сказания о Гунгуне выглядит более человечным.
За трагедией смертельной схватки между отцами и сыновьями, по-видимому, кроется история оспаривания и присвоения материальных благ в первобытном родовом обществе. Не правда ли, сопоставление китайской и западной мифологии наводит на раздумья из области истории и философии?
